![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
pavel_slob«Эмиграция в Германию болезненно воспринимается в Израиле, но именно она позволила нашей общине возродиться. Именно приезд советских евреев придал нам веса и легитимности», - подчеркнул Стефан Крамер.
Вот и подошел день отъезда. Мы стояли у двухэтажного автобуса. Веши уже были погружены, места заняты: на кресла положили легкие куртки – ветровки и всякую мелочь, и теперь были внизу прощаясь с многочисленными родственниками жены пришедшими нас провожать. Многие из них, кто раньше, кто позже, воспользуются таким шансом и уедут, кто в Израиль, кто в Канаду, а кто и в Германию.
Водитель из автобуса громко объявил, что через пять минут отправляемся, и все, кто уезжал из этого города заспешили в автобус. Мои дети перецелованные всеми родственниками весело запрыгали вверх поддерживаемые сзади супругой, а я еще оставался внизу, осматриваясь вокруг, пытаясь запечатлеть частичку города и унести ее с собой в новую жизнь. Еще раз посмотрев вокруг я выдохнул и вскочил на ступеньки:
- Все! Едем! – скомандовал я себе и поднялся на верх.
Места у нас были хорошие, самые первые, и когда мы отъехали, можно было смотреть в большое лобовое стекло. ,Дети сразу начали играть в водителей автобуса, крутя воображаемое рулевое колесо, при этом издавая звуки работающего двигателя.
Сразу над нами начал работать телевизор, и водители поставили фильм «Бандитский Петербург». К концу дороги, через шестьдесят часов я начал ненавидеть этот фильм, музыку, артистов игравших в нем, и режиссеров снявших этот сериал. За всю дорогу посмотреть весь фильм три раза – это было слишком.
Я сидел слева от деток, смотрел вперед на дорогу, и пока колеса автобуса наматывали километр за километром, я наблюдал, как темнеет вечернее октябрьское небо. Я ждал первой звезды, чтобы при ее появлении загадать желание, которое, как я верил, и верю сейчас, всегда сбывается.
Очень давно, когда я был таким же маленьким, как мои малыши, мы с моим братом всегда ждали, когда же наш папа придет с работы, а когда он приходил, мы начинали одеваться и уже на улице, у нас в большом саду ждали, пока он переоденется и поужинает. А потом он выходил, неся с собой три больших одеяла. Мы забирались на пригорок, под которым был расположен подвал, где зимой хранили все консервации, и расстелив одеяла плюхались на них задирая головы вверх, а отец начинал бесконечные истории о космосе, галактиках, планетах и кометах. И я помню, как ждали мы первых звезд, чтобы загадать заветные детские желания, и когда через какое то время я с грустью пожаловался папе, что мои желания не сбываются, он заметил: «Это может быть только по двум причинам. Загадывай сынок только то, что реально может сбыться. Например, стать врачом, космонавтом, - это возможно, а почему нет, а превратиться в майского жука просто нереально. И второе. Необходимо время. Ты же не можешь стать врачом прямо сейчас, необходимо подождать. Все придет, главное иметь терпение…».
И мое терпение было вознаграждено. Я ждал двадцать лет. Еще в десятилетнем возрасте, когда мы уже переехали из старого, построенного сразу после войны дома, в двухкомнатную квартиру, я вышел на балкон и увидев первую звезду загадал: «Хочу уехать за границу.» Причем тогда было все равно куда, главное – это уехать.
…Я сидел в кресле смотрел вперед и улыбался. Папа меня не обманул. Он никогда меня не обманывал. Я был счастлив, и мне хотелось обнять и прижать к себе весь мир и поделиться своим чувством радости.
- Смотри, смотри! Звезда, загадывай быстрее желание! – закричала на весь автобус моя дочка обратившись к своему младшему брату, а потом ко мне:
- Папа, папа, звезда! – и ее тоненький пальчик устремился вверх…
Я был счастлив вдвойне….
Я закрыл глаза, пытаясь уснуть. Это была последняя ночь в стране, которую я не любил, не уважал, не ценил, и терпеть не мог.
Наш автобус проезжал город за городом, кое- где, подбирая новых пассажиров, и скоро автобус был полон. Очень много людей сидящих позади нас ехали в Германию по приглашениям друзей или родственников, пытаясь хоть на миг вырваться из объятий незалежной страны, Несколько девушек и женщин уезжало выходить замуж, среди них была женщина с одиннадцатилетней девочкой. Через полтора года я встретил ее в одном городе, совершенно случайно и сидя кнайпе (пивной), она жаловалась мне:
-Все хорошо, все, понимаешь, но любви нет, да и какая там любовь, если муж за каждую потраченную копейку требует от меня отчет, да и пользуется тем, что я языка не знаю. От этого у нас тоже скандалы. Я чувствую себя прислугой. Жить здесь хорошо, но жизнь меня не радует, не радует эта машина, - она махнула в сторону своего «Опеля» , - и дом. В душе пусто. Общаюсь только с такими, как я прилетевшими за счастьем. – она усмехнулась, - а где оно?. . Нет, конечно, бывают исключения. У одной моей знакомой все хорошо, муж ее любит, и даже ее родителям дом в Херсоне купил, и двести ойро ежемесячно отсылает, правда эту сумму потом списывают с налогов, но хоть так. И поверь мне, это исключение, а, в общем… - молодая женщина зло выругалась. – Любят они, как же. Спроси их, знают ли кто – то из них хоть пару слов по русски? И они ответят: «А с какой стати мы будем его учить, нам он ни к чему…». И у них будут такие лица, как если бы они нас облагодетельствовали. Надменные. А то что у них русские жены – это плевать. Я с дочкой только по русски и разговариваю и русским языком занимаюсь. Ведь это важно. Сверстники моей дочери на родном немецком, да с трудом на английском, а моя доця, - это прозвучало так нежно, так любовно, - на трех, понимаешь. И диктанты по немецкому она пишет лучше местных. И когда учитель ее похвалил на родительском собрании и поставил в пример этим немцам, так на следующий день ее побили. Жестоко побили. У них, она имела ввиду титульную нацию, глаза какие – то пустые, что ли. Вот такие у меня дела. Недавно, представляешь, мой муженек, предложил пригласить еще одну женщину. Ему, видите ли, хочется втроем. .Мерзавец! Не думала, что все так обернется.
- Не поздно вернуться, - сказал я пригубив свое пиво.
- Куда? Куда возвращаться? Я как вспомню, какая там жизнь, так меня охватывает ужас. Мне надо о дочери думать. Она уже привыкла здесь, и в школе все таки, у нее есть друзья, но дружит больше с нашими. А недавно ее подружку тринадцати лет из петли вытаскивали, слава богу, осталась жива. Она русская немка и ее семье тяжелее, чем нам. Мы то приехали: и дом, и машина, все было сразу, а ее семья из Казахстана, с пятью баулами. И все начинать сначала. Что я говорю, ты сам знаешь. Так вот учительница принесла в школу целый мешок с кучей своего старого барахла и вывалила все на парту перед девочкой. «Она у нас бедненькая, - обратилась учительница к классу, - у кого есть старые шмотки отдайте ей. Ей и такое сойдет». И представь, в каком тоне все это было сказано, Весь класс смеялся, раскидывая по партам старые, дырявые свитера, порванные трусы и бюстгальтеры. Над ней издевались два дня, а на третий…
Она еще долго рассказывала мне о своей жизни. И в ее голосе сквозило отчаяние, неуверенность, одиночество и в то же время надежда. И я, тогда впервые почувствовал, что мы чужие в чужой нам стране….
А тогда, отъехав десять километров от города, о котором его жители говорят: «Львица – столица, а Киев - блудница», водитель, наконец, то выключив телевизор объявил:
- Уважаемые господа! Мы приближаемся к самому неприятному моменту в нашем путешествии. Скоро украинско – польская граница. Вы все, всё прекрасно понимаете и по этому сразу к делу. Кто едет по делам или в гости, тот платит по десять долларов, а семья едущая на ПМЖ, - он сделал паузу, - подойдите к водителям. Мы понимаем, что может это не нравится, но таковы правила, - водитель сделал ударение на этом слове, - и мы должны играть по ним. Впрочем, это в наших же интересах, быстрее пересечь границу. Мой коллега пройдет по салону, а пмжешников мы ждем внизу. Спасибо за внимание.
-Вот и началось, – зло сказал я поднимаясь из кресла. То о чем было столько говорено, рассказано, произошло. И еще раз, все это во мне вызвало настоящую ненависть к этому проклятому государству. Я шел вниз, не торопясь, разминая затекшие ноги, внешне соблюдая полное спокойствие.,
…. Я спустился вниз, к водителям, с любопытством и настороженностью ожидая продолжения.
- Вы едете на ПМЖ, - начал спокойным голосом водитель, отдыхавший в это время, пока его коллега вел автобус к границе. – У вас при пересечении границы может появиться много проблем.
- Каких? – задал я глупый вопрос, а водитель улыбнулся, и посмотрел на меня, как на дитя неразумное. – Ну как же, вы должны заплатить больше, чем все остальные.
- Это почему?
- Вы же не хотите, чтобы ваши вещи досматривали. – По лицу было видно, что все это начинало надоедать говорившему.
- А почему нет? Пускай смотрят. – Легко согласился я
- Они ко всему могут придраться
- У меня не к чему придираться. – Ответил я, и добавил: - Пускай досматривают.
Я говорил, и прекрасно понимал, что все равно придется дать денег, и сейчас, в принципе, разговор шел о сумме. Ох, как не хотелось, как не хотелось платить, и не потому, что денег было жалко, просто мне все уже надоело, но глупо было бы, здесь на границе устраивать сцены, когда цель уже не просто близка, она рядом, в нескольких километрах. И я вспомнил: «Да, подавитесь, вы гады!». А водитель продолжал:
- К вам все равно придерутся, к тому же автобус задержится, мы можем простоять здесь до утра, а все, и вы в том числе, хотят быстрее уехать. – начал он давить на мою совесть.
- Послушайте, - ответил я, мне все равно сколько будет стоять автобус. Я заплатил за дорогу.
И тогда водитель выкинул козыря:
- Они даже могут вас оставить здесь, вы это понимаете?
Я не думал о таком варианте развития событий. От них можно всего ожидать, а если они действительно что то такое сделают, наркотики подбросят или еще что? Черт (именно черт, а не Бог), их знает. Эти подонки на все способны. И все пойдет на смарку. Вот бляди!! Но дело не в том, дело в сумме.
- Хорошо, сколько? – спросил я
По лицу водителя было видно, что он удовлетворен.
- Вас едет пять человек. Вы, жена, дети, ваша мать…
- Теща, - перебил я.
- Простите, теща, с каждого сто долларов. – и он хищно улыбнулся.
Я был в шоке:
- Ты что, охренел?
- Это нормальная плата.
- Нет, столько я платить не буду!
- Ну как хотите, - сказал водитель занервничав, и поэтому сразу отвернулся от меня и посмотрел на своего коллегу. И то, как они перемигнулись дало мне понять, что я сделал правильный ход.
Я ушел наверх, рассказал все супруге. У нее округлились глаза:
- Они что, рехнулись?
- Что будем делать? Задал я вопрос
- Давай подождем. – Сказала жена, и мы молча смотрели вперед, где из-за поворота появились огни таможни.
А в это время, по салону ходил еще один сопровождающий и собирал деньги. Все пассажиры, очень спокойно, как будто это обычное дело, доставали деньги и отдавали необходимую сумму. Только один мужчина возмутился и отказался платить.
- Не буду,- прямо сказал он. И на все уговоры он отвечал отказом и остался непреклонен. Он еще пожалеет об этом, когда на украинско – польской границе, украинские погранцы, сделают ему что то с паспортом. Его пропустят в Польшу, а уже на польско – немецкой границе его вместе с вещами забрала полиция. И когда его вещи доставали из багажного отделения, водитель едко сказал:
- Надо было платить, а не жадничать.
- Будьте вы прокляты! – огрызнулся неудачливый пассажир.
А нам всем, в автобусе было заявлено, что у этого пассажира была фальшивая виза. Но если бы она действительно была таковой, стал бы он ерепениться? Стал бы он лезть нарожон? И это означает, что украинские, да и польские службы, даром едят свой хлеб? Но я уверен, что если бы даже виза и была поддельной, заплати мужик денег, то ехал бы спокойненько куда ему надо и небыло бы никаких проблем.
Была ночь. Около двенадцати часов. Почти шесть часов до отъезда из Львова, мы простояли на улице, замерзая под холодным ветром. Мы ожидали другой автобус этой же фирмы, но он по непонятным причинам задерживался. В наш автобус никого не пускали под предлогом уборки салона, а на самом деле водители завалились спать, как будто бы пассажиры им помешали бы.
Мои дети продрогли и замерзли, да и мы, взрослые, были не в лучшем состоянии, а все теплые вещи были в бело – синих огромных сумках спрятанных в багажном отделении. А когда около десяти вечера подошел другой автобус, то началась суматоха, так как мы, да и многие другие пересаживались в подошедший автобус. Его дальнейший маршрут пролегал через Берлин, Гамбург, Ганновер, на Дортмунд, а там нас должны были завести в Унна – Массен – лагерь переселенцев. Другой же автобус ехал на юг Германии, а оттуда в Париж, и дальше на Цюрих.
Перегрузка вещей происходила под светом больших фонарей. Тут же появились какие то странные типы, от которых разило вонью. Они предлагали свои услуги в перегрузке вещей и всего за «десять марочек».
Мои дети, укрытые пледами, которые я достал из выгруженных сумок, моментально уснули, скрючившись, на разложенных, и все же не очень удобных сидениях. Супруга поправила плед на сыне, и он, вообще не любивший укрываться, даже не пошевелился, так крепко спал. А вещи перегружались по-нашему: с руганью и матом. А сейчас, наш автобус встал в очередь и все, что происходило впереди нас, было прекрасно видно, так как мы снова сидели на самых первых местах, и через лобовое стекло был прекрасный обзор.
Нас, (то есть меня пмжешника), снова позвал водитель. Я спустился вниз, и увидел молодого, сытого, (они всегда сыты, всегда довольны жизнью. Не замечали?), таможенника.
- О не хочет платить, - показал на меня водитель.
- Ты я вижу плохо работаешь, - сказал таможенник водителю, а потом повернулся ко мне:
- Значит платить не будем, соколик? – фамилиарничал человек в новенькой, с иголочки подогнанной форме
Я смотрел на него и ждал, что он еще скажет. Молчание – золото. И продолжение не заставило себя долго ждать.
- Так, вас пятеро… - я отметил про себя, что ему уже все донесли, шестерюги – шоферюги. - Детки наверное спят, - ехидно продолжал пацан, наверняка он моложе меня на лет пять. - придется разбудить, и отвести в досмотровую, вместе с твоей женой, - этот гаденыш перешел уже на «ты». – И там всех досмотрим с пристрастием, - он сделал определенные многозначительные движения руками.
- Так сколько, не тяни. – прервал я словоохотливого пацана, а было желание прервать его парой кулаков, да ногой в мошонку. Сука!
- Всего то двести долларов,
- Нет проблем, - сказал я и сразу же достал деньги.
- А ты жопился.
Я еле сдержался, чтобы не надавать этому подонку.
- Это твои помощники жопяться, - ответил я и показал на водителей, - они с меня пятьсот просили.
- Мальчики погорячились, - улыбнулся пацан и погрозил водителям тонким пальчиком.
А «мальчики», которые ему в отцы годились, заискивающе смотрели на своего благодетеля, и, так, застенчиво улыбались.
Я поднялся вверх, и шел между кресел тихо ругаясь матом, и в который раз проклинал всю эту систему. У меня было такое чувство, что если бы в руках оказался автомат, то я бы выстрелил бы не задумываясь, в любого представителя власти. И я стреляя бы меняя обойму за обоймой, до тех пор, пока палец не свело судорогой, Но это желание только усилилось, когда я увидел то, что происходило впереди. И когда я сел в свое кресло, я поблагодарил судьбу за то, что она дала мне прекрасный шанс увидеть, как работают таможня и пограничники. И что все, что рассказывают - правда. Лобовое, большое стекло, как экран телевизора, через которое я смотрел и даже уже не удивлялся. Я чувствовал только злость и в то же время облегчение, что покидаю эту страну. И потом, за столько лет проживания в Германии, я не разу не почувствовал ностальгии, или как говорят немцы: «боль по родине», нет у меня этого и никогда не будет.
А в ту ночь, сидя в кресле, я смотрел, что происходит впереди.
А там, слева, стояло огромное здание таможенного пункта, с огромными окнами из, наверное, пуленепробиваемого, стекла. Через которые было видно все, что происходит внутри. Наш автобус стоял совсем близко, так как пропускной пункт для автобусов был самый первый к зданию, затем шла дорога для легковых автомобилей, и только потом для больших грузовых фур, и было еще несколько перекрытых дорог, возможно, служивших, как запасные пропускники, когда скапливалось большое количество машин, а значит людей, желающих выехать. Всем сидящим в автобусе было запрещено выходить, «До особого распоряжения» как сказал то же пацан в новенькой форме. К нему подошел другой, средних лет мужчина у которого огромный живот вываливался наружу с трудом поддерживаемый ремнем. А глаза этого человека заплыли жиром. Когда он шел, то тяжело дышал, как пробежавшая долгие часы, загнанная лошадь. Вдвоем они встали впереди автобуса, как бы охраняя нас и с удовольствием глядя на то, что происходило впереди. То и дело расплываясь в улыбках, наверное, отпуская едкие шуточки.
А там, стоял такой же двухэтажный автобус. Наверное, его пассажиры решили проявить твердость и не платить. И теперь, каждый из них должен был сполна расплатиться за это. «Было сказано ослам, теперь пусть получат пару перчин в задницу», - говорил молодой служака своему коллеге. Каждый из пассажиров вынимал свои сумки, баулы и рюкзаки, с таким трудом уложенные водителями в багажное отделение. И все, надрываясь, должны были тащить их по мокрому асфальту на таможенный пост. А рядом прогуливались такие «добрые» сотрудники поста и каждый на свой лад орал:
- Быстрее! Шевелитесь!
- Что стали, как бараны?
- Еще пять автобусов позади! Быстрее! Вашу мать нехай!
Я смотрел на все происходящее и думал, что к этой все картине необходимо добавить форму эсесовцев на работников таможни, дубины в руки, и конвойных собак – овчарок. Да они, пожалуй, сами были, как злые голодные псы, которым попала добыча, по случаю. Не помню, на воротах какого концлагеря было написано: «Работа делает свободным!». Здесь, да и на всех таких же пунктах можно было повесить другой не менее звучный лозунг: «Эмиграция делает свободным!». Свободным от всего, а главное от всех ценностей, всего дорогого, что есть, что удалось собрать, скопить, и было взято с собой.
. От воли, желания, настроения, вот таких пацанов и жирных свиней, что стояли впереди, зависело все. Сколько тебя будут мучать, (душевные пытки, всегда страшнее физических), как долго будут издеваться, и от них, единственных зависит, что будет дальше. Сможешь ли уехать или нет.
Таможенники входили во вкус, и подгоняли людей, как стадо баранов, как скот.:
- У нас нет времени с вами возиться!
- Пошли! Пошли! Пошли!
А люди, перетаскивающие с места на место, свои тяжелые сумки, - молчали. Мы все привыкли молчать, терпя любое издевательство над нами. Они уже все поняли. Их уже ткнули мордой в грязь, и хорошенько поелозили, тем самым, дав понять кто есть кто. Все они, запомнят эту ночь на долго, это просто не сможет лечь на дно памяти.
- Вот видите господа, как хорошо, что мы заплатили, надеемся, что пересечение границы, для нас пройдет намного легче. – Объявил в микрофон водитель. – А сейчас придется подождать. Думаю, этак, два, три часа, не меньше.
За все то время, пока мы стояли, мы видели такое, что ассоциация с фашистами, напрашивалась сама собой.
Те, кто оказался в первых рядах, уже показывали свои паспорта совершенно безразличным «цепным псам папы Мюллера», подавая вместе с тем таможенные декларации. Но документы никого не интересовали, и что то указывая, (так как ничего нам не было слышно), они направляли людей от столов на три – четыре шага назад и заставляли вытряхивать все вещи. Абсолютно все. Веши, высыпались прямо на пол, и через несколько минут, в огромном холле лежали безразмерные кучи книг, одежды, ценностей. А у тех, кто пытался возмутиться, чего то до этой минуты недопоняв, просто рвали таможенные декларации, и сами открывали сумки выбрасывая все на пол, так, по размашистей, наверное, чтобы лучше видеть. А потом, по всему этому барахлу грязными ботинками. Ногой налево, ногой направо, а то вдруг что то проглядим. Нескольких женщин повели на личный досмотр, и потом, пока все это продолжалось, «служки» то и дело убегали один за другим в комнату досмотра. Вдруг чего то нашли запрещенное. Какие нибудь аудиокассеты запрещенные или еще что. Вещи людей смешивались, стоял непомерный галдеж, только он больше был похож на стон пытаемого заключенного, именно таким он до нас и доносился.
- Как в гестапо! – услышал я над ухом и обнаружил, что очень многие пассажиры нашего автобуса подошли вперед, и тоже смотрят на происходящее. И не верилось, что это действительно двадцать первый век, Европа, мать ее так! А куда же движется государство то наше? Не к Сибири же!
Всем было интересно, и в то же время страшновато оттого, что через час, два или три с нами могут поступить точно так же. И злость на себя не покидала меня, да и других, наверное. Что если такое произойдет и с нами, то будем молчать, делать все, что они скажут, лишь бы уехать. Уехать! Уехать! Уехать!
Но то, что мы видели было не все. На одной из остановок, уже в Польше, мы беседовали с пострадавшими пассажирами, так как некоторое время наши автобусы шли один за другим, и пассажиры, в прямом смысле плача рассказывали, что у многих просто отнимали деньги
- Сколько везешь?
- Тысячу. – следовал ответ.
-Давай семьсот, а то я смотрю у тебя виза поддельная, а значит, никуда ты не поедешь.
И семьсот марок или долларов спокойненько ложились в карман человека в форме, на фуражке которого был трезубец, наверное, означавший: «Сейчас мы вас на вилы и посадим». Я тогда вспомнил, как называется застежка ремня у украинского солдата, с тех самых пор, когда заставили убрать бляхи со звездами. Как? Как? Бюстгальтер! Вот как!
Эти гады отнимали ценности:
- Эти кольца не задекларированы.
- Но я вписала их в декларацию… - говорила женщина растеряно.
- Где? – И декларация рвалась на ее глазах. А затем следовал вопрос: - Вы же хотите уехать, правда?
И ничего, отдавали.
Глядя на все это со стороны, а те, кто пережил все унижения и издевательства, понимали от чего, именно от чего и от кого уезжают. И ценность визы, маленькой зеленоватой наклейки на одной из страниц в паспорте, вырастала многократно: в сто, в тысячи, в миллионы раз.
За те полчаса, что мы стояли на остановке, вся валерианка из нашего автобуса перекочевала к пострадавшим. А как их можно назвать, если издевательства продолжались более трех часов, и только после полного шмона, когда всех пропустили через этот чудовищный конвейер, только когда «псы нажрались мяса», только тогда им стало хорошо, как садисту, после интимной встречи с мазохистом. А те, кто прошел все это, кого прессовали, те еще долго будут вспоминать все произошедшее и наверное будут вздрагивать, как та старушка, когда при них упомянут зловещее слово: «таможня».
И когда, уставшие от «тяжелой работы», таможенники немного успокоились, они спокойно наблюдали, как люди быстро собирали свои вещи, продолжая ходить по ним в своих, наверное, неделю не мытых ботинках, то и дело поддевая ногой чьи то рубашки или трусы.
Но, когда вещи были кое как уложены, кое как собраны, уставшие и вконец измотанные люди тащили сумки к будке с «вертушкой», где сидела очень яркая девушка, в задачу которой входило ставить штампелек в паспорт выезжающих. Интересно, а как, на каком месте она заработала возможность, ставить здесь печати? Скольким начальникам она дала? Без раздвигания ног никак не обошлось. Чтобы тут работать и не выгнали, скольким еще и еще нужно давать?
Мой коллега, когда-то служивший в таможне, (тетя, зав главы администрации большого курортного города сделала один звонок), рассказывал, что для того чтобы устроиться на такой вот таможенный пункт необходимо было встать в очередь и ждать пять лет, но это еще не все. Те кто двигают эту очередь, должны помнить о тебе, всегда, а для этого тоже кое что необходимо. Но никто больше двух – трех месяцев на таком пункте не работал. Объяснялось все просто: «нельзя допускать коррупции», но на самом деле причина была в другом: «поворовал сам – дай поворовать другому». Оставались только самые нужные, то есть самые, самые, и те кто испачкал свой язычок в фекалиях, вылезав чью то начальственную попку. Но все же, за два месяца работы обогащались так, что хватало купить пару квартир, машину себе, жене, дочке, и оставить внукам на тихую старость.
…. Но вертушку пройти не так то просто. Сумку там не протянешь, ее надо перенести, а это не так то легко, тем более если едешь одна, приходится просить мужчин, а те сразу же безропотно делали все, что их просили пассажирки. И выглядело это так заботливо и аккуратно, так по настоящему, по-мужски. А чванливые надсмотрщики скалили свои пасти и отпускали злые шутки.
Еще через несколько минут автобус отъехал, по-тихому, на малой скорости, через какой то километр, оказавшись на польском таможенном пункте.
Наступила наша очередь. Стоявшие впереди нас таможенники получили какой то сигнал, и они зашли в автобус, грубо скомандовав водителям. Наш автобус на малых скоростях проехал пару десятков метров и остановился. Водитель объявил, чтобы мы взяли с собой только документы и выходили из автобуса. Люди зашевелились, завозились, поднимая свои затекшие тела из узких кресел. Я спускался последним, так как имел намерение поговорить с представителем государства, и когда поток пассажиров схлынул, я подошел к человеку с причудливыми, похожими на нацистские погонами.
- У меня там спят двое детей, разрешите, - я с трудом выговаривал слова, - я их оставлю в автобусе.
- Нет, давай буди.
Разве недостаточно того, что в моем паспорте стоят визы для них. – Я говорил и еле сдерживался. – Ведь это логично.
- Стой здесь! - получил я приказ, не иначе, и человек в погонах указал мне место, где стоять, как собаке.
Ну что ж, можно и постоять, спрятать свою гордость куда подальше. «Еще максимум час, не более, - размышлял я, - вещи выносить не потребовали, а значит и издевательств будет меньше». А в душе все кипело, я готов был взорваться, но не для того я столько потратил сил, чтобы в самом конце высказать им все, что я о них думаю. И какое мне было дело до других людей? Никакого. Я просто живу чувствами и эмоциями. И я очень легко понимаю и принимаю чужие проблемы. Но сейчас не время. «Потом как нибудь напишу обо всем, что видел», - подумал я, а уже на территории Польши я высказал эту мысль вслух, и мужчина, ехавший по делам бизнеса в Гамбург, ответил мне:
- Да, кому это надо. Мы с тобой видели только одну серию круглогодичного сериала, а такое в принципе, каждый день. Не имеет смысла.
- Почему?
- Мы ничего не изменим, да и не надо.
Он увидел удивление на моем лице, и объяснил:
- Пока они все, понимаешь, все, такие продажные, можно делать, что хочешь, и как хочешь. Вся их дермократия и капитализм построены на продажности. И так будет всегда. Понимаешь, всегда. Одни будут уходить, придут другие, и все начнется заново. Если бы ты занимался бизнесом, а не уезжал и работал с Европейскими странами, то ты бы молил Бога, чтобы все так и осталось. Поверь мне, я то знаю.
- Но в Европе наверное не так? – задал я, может быть глупый, вопрос.
- Почему же, все тоже самое, только сумму которую берут немного больше. Там люди такие же продажные, как и здесь, - и хотя мы были в Польше, все равно Европа была «там», а желто – голубая страна «здесь», - только у них проблем больше. Надо же за каждую копейку отчитаться, но кто знает, у кого котелок варит, тот прячет так, что родная мама не найдет, а у нас проще – наворовал, или как сейчас говорят «заработал», и построил себе дом, или еще что. У них свобода, а у нас беспредел.
… Я стоял и ждал, пока таможенник не наговорится с водилами, а потом он позвал меня и мы вместе поднялись наверх. Когда представитель государства увидел моих детей, он грубо спросил:
- Эти?
- Да это мои дети.
- Отвечай, ничего на них не спрятали, незаконных закладок нет? Только не врать!
Наверное в его представлениях все вокруг были лжецами, ворами, преступниками, подонками. Всех необходимо подозревать. Может быть, их этому учит замполит в светлице. Раньше была ленинская комната, а теперь у них светлица. Там у них и проходят политзанятия.
- А какой смысл? Мне что нужны проблемы на границе? – Задал я встречный вопрос.
Таможенник на меня с удивлением. Наверное, ему такая мысль в голову не приходила, что людям вообще не нужны проблемы на границе.
- Пусть остаются. – Решение было принято и я пошел на таможенный пункт, где все уже выстраивались в длинную очередь.
Молодой человек, стоявший где- то впереди, так весело спросил, но его вопрос был похож на тихую истерику:
- Надеюсь, нас не расстреляют?
- Закрой рот!! Болван! - Тут же крикнул мужчина, стоявший ближе ко мне, а «конвоир» зашедший вместе со мной так тихо сказал, но так, чтобы его все слышали:
- Хорошее замечание.
Двое, стоящих самыми первыми предъявили свои паспорта и декларации, а остальные шли спокойно на «штемпелевку».
Одна женщина, не ко времени спросила:
Можно мне пройти в туалет? – и она показала на одну из двух дверей с изображением дамы.
- В Польше посрете! – громко ответил один таможенник, так, чтобы все слышали. И его коллеги заржали так, как будто это была лучшая шутка года..
Но нам всем было не смешно. Когда мне, одному из последних поставили печать я спросил:
- Можно моя супруга пойдет к детям?
- Да! Пускай катится! И все, кто прошли формальности, убирайтесь отсюда в свой автобус! Нечего здесь толпиться!
Еще через пятнадцать минут мы отъехали. В автобусе была полнейшая тишина. Густая атмосфера подавленности от пережитого стояла в салоне еще очень долго. Никто ничего не говорил, и только работающий телевизор, нарушал тишину, но казалось, что он где то там за стеной, а не над головой. Никто не обращал на него никакого внимания, да и кому он был нужен в этот момент, когда все увидели сцены намного круче чем в кино. Иногда, с задних рядов раздавался тяжелый вздох, после чего тишина была намного тяжелее, а на душе становилось тяжелее и все чувства покрывались мраком.
И никто даже не заметил, как мы выехали с территории Украины, и через пару мгновений оказались возле польского таможенного пункта. Всем нам не было до этого никакого дела, наши мысли находились еще там, а обычно, по рассказам тех, кто неоднократно пересекали границу, это событие (выезд с территории Украины) встречали бурными аплодисментами, восклицаниями, и радостью. И даже, когда водитель уже во второй раз сказал нам, чтобы мы снова приготовили паспорта, его голос показался бесцветным, лишенным всяких эмоций, голос, как пустота.
Водитель остановил автобус и открыл дверь. В салон метнулись струи свежего ночного воздуха и мгновенно стало прохладно. Через минуту в автобус вошел, совсем юный, почти мальчик, солдат, в форме польских пограничников. На смеси польского и украинского он поговорил с водителями и буквально сразу нам объявили:
- Господа! Молодой человек пройдет, соберет паспорта, а вы можете выйти, прогуляться, кому необходимо в туалет, он находится в здании, вниз по лестнице, направо. А кто хочет минеральной воды, пепси-колу, или кофе, чай, то, пожалуйста, вы это можете купить. Внутри стоят автоматы. Там же, кто хочет, может поменять деньги.
- Европа! Бля! – раздался сзади, чей то голос. И он прозвучал, как катарсис всего ранее пережитого. По салону пронесся облегченный вздох, постепенно увиденное нами мы оставляли позади, отталкивали, не принимали. Нам всем становилось легче.
- Ну вот и выбрались! – громко сказал я. И мне стало легко. Победа! Победа! Победа!
Люди начали улыбаться, Зазвучал смех и шутки. Все было не так страшно.
Наверх поднялся молодой поляк и собирал документы, просматривая фотографии и визы. Печать о пересечении украинской границы его совершенно не интересовала. Когда он подошел к нам, то за все время пребывания в салоне автобуса задал единственный вопрос, обращенный ко мне. Вопрос был задан сначала по-польски, а потом повторен по-украински:
- Скажите, пожалуйста, это ваши дети?
- Да. В моем паспорте стоят визы. – И я показал где.
Он посмотрел, спросил, сколько лет, как зовут детей, а потом, улыбнувшись, добавил на украинском:
- Пусть отдыхают.
Молодой человек исчез очень быстро, почти незаметно. Кто хотел выйти на улицу, дышал воздухом, а кто- то травил легкие, куря сигарету за сигаретой, всасывая дым полной грудью. Многие остались в автобусе, и я услышал, как сзади нас, женщина сказала:
- Эх, была бы возможность, не возвращалась бы…
- Что верно, то верно, – добавили сзади.
хххх
Следующей ночью мы приехали в Унна-Массен. Отдавая свои паспорта и бумаги, дежурному чиновнику, мы смотрели на экран цветного телевизора. Чиновник с вытатуированным якорем на плече, так же смотрел на экран, автоматически делая записи в своем журнале…
Диктор-женщина, на еще не знакомом мне языке говорила, что началась война в Афганистане и американские самолеты наносят один бомбовый удар за другим по позициям террористов… Картинка сменяла картинку...
Начиналась Новая Эра…..
Начиналась моя Эмигрантская жизнь….
Вот и подошел день отъезда. Мы стояли у двухэтажного автобуса. Веши уже были погружены, места заняты: на кресла положили легкие куртки – ветровки и всякую мелочь, и теперь были внизу прощаясь с многочисленными родственниками жены пришедшими нас провожать. Многие из них, кто раньше, кто позже, воспользуются таким шансом и уедут, кто в Израиль, кто в Канаду, а кто и в Германию.
Водитель из автобуса громко объявил, что через пять минут отправляемся, и все, кто уезжал из этого города заспешили в автобус. Мои дети перецелованные всеми родственниками весело запрыгали вверх поддерживаемые сзади супругой, а я еще оставался внизу, осматриваясь вокруг, пытаясь запечатлеть частичку города и унести ее с собой в новую жизнь. Еще раз посмотрев вокруг я выдохнул и вскочил на ступеньки:
- Все! Едем! – скомандовал я себе и поднялся на верх.
Места у нас были хорошие, самые первые, и когда мы отъехали, можно было смотреть в большое лобовое стекло. ,Дети сразу начали играть в водителей автобуса, крутя воображаемое рулевое колесо, при этом издавая звуки работающего двигателя.
Сразу над нами начал работать телевизор, и водители поставили фильм «Бандитский Петербург». К концу дороги, через шестьдесят часов я начал ненавидеть этот фильм, музыку, артистов игравших в нем, и режиссеров снявших этот сериал. За всю дорогу посмотреть весь фильм три раза – это было слишком.
Я сидел слева от деток, смотрел вперед на дорогу, и пока колеса автобуса наматывали километр за километром, я наблюдал, как темнеет вечернее октябрьское небо. Я ждал первой звезды, чтобы при ее появлении загадать желание, которое, как я верил, и верю сейчас, всегда сбывается.
Очень давно, когда я был таким же маленьким, как мои малыши, мы с моим братом всегда ждали, когда же наш папа придет с работы, а когда он приходил, мы начинали одеваться и уже на улице, у нас в большом саду ждали, пока он переоденется и поужинает. А потом он выходил, неся с собой три больших одеяла. Мы забирались на пригорок, под которым был расположен подвал, где зимой хранили все консервации, и расстелив одеяла плюхались на них задирая головы вверх, а отец начинал бесконечные истории о космосе, галактиках, планетах и кометах. И я помню, как ждали мы первых звезд, чтобы загадать заветные детские желания, и когда через какое то время я с грустью пожаловался папе, что мои желания не сбываются, он заметил: «Это может быть только по двум причинам. Загадывай сынок только то, что реально может сбыться. Например, стать врачом, космонавтом, - это возможно, а почему нет, а превратиться в майского жука просто нереально. И второе. Необходимо время. Ты же не можешь стать врачом прямо сейчас, необходимо подождать. Все придет, главное иметь терпение…».
И мое терпение было вознаграждено. Я ждал двадцать лет. Еще в десятилетнем возрасте, когда мы уже переехали из старого, построенного сразу после войны дома, в двухкомнатную квартиру, я вышел на балкон и увидев первую звезду загадал: «Хочу уехать за границу.» Причем тогда было все равно куда, главное – это уехать.
…Я сидел в кресле смотрел вперед и улыбался. Папа меня не обманул. Он никогда меня не обманывал. Я был счастлив, и мне хотелось обнять и прижать к себе весь мир и поделиться своим чувством радости.
- Смотри, смотри! Звезда, загадывай быстрее желание! – закричала на весь автобус моя дочка обратившись к своему младшему брату, а потом ко мне:
- Папа, папа, звезда! – и ее тоненький пальчик устремился вверх…
Я был счастлив вдвойне….
Я закрыл глаза, пытаясь уснуть. Это была последняя ночь в стране, которую я не любил, не уважал, не ценил, и терпеть не мог.
Наш автобус проезжал город за городом, кое- где, подбирая новых пассажиров, и скоро автобус был полон. Очень много людей сидящих позади нас ехали в Германию по приглашениям друзей или родственников, пытаясь хоть на миг вырваться из объятий незалежной страны, Несколько девушек и женщин уезжало выходить замуж, среди них была женщина с одиннадцатилетней девочкой. Через полтора года я встретил ее в одном городе, совершенно случайно и сидя кнайпе (пивной), она жаловалась мне:
-Все хорошо, все, понимаешь, но любви нет, да и какая там любовь, если муж за каждую потраченную копейку требует от меня отчет, да и пользуется тем, что я языка не знаю. От этого у нас тоже скандалы. Я чувствую себя прислугой. Жить здесь хорошо, но жизнь меня не радует, не радует эта машина, - она махнула в сторону своего «Опеля» , - и дом. В душе пусто. Общаюсь только с такими, как я прилетевшими за счастьем. – она усмехнулась, - а где оно?. . Нет, конечно, бывают исключения. У одной моей знакомой все хорошо, муж ее любит, и даже ее родителям дом в Херсоне купил, и двести ойро ежемесячно отсылает, правда эту сумму потом списывают с налогов, но хоть так. И поверь мне, это исключение, а, в общем… - молодая женщина зло выругалась. – Любят они, как же. Спроси их, знают ли кто – то из них хоть пару слов по русски? И они ответят: «А с какой стати мы будем его учить, нам он ни к чему…». И у них будут такие лица, как если бы они нас облагодетельствовали. Надменные. А то что у них русские жены – это плевать. Я с дочкой только по русски и разговариваю и русским языком занимаюсь. Ведь это важно. Сверстники моей дочери на родном немецком, да с трудом на английском, а моя доця, - это прозвучало так нежно, так любовно, - на трех, понимаешь. И диктанты по немецкому она пишет лучше местных. И когда учитель ее похвалил на родительском собрании и поставил в пример этим немцам, так на следующий день ее побили. Жестоко побили. У них, она имела ввиду титульную нацию, глаза какие – то пустые, что ли. Вот такие у меня дела. Недавно, представляешь, мой муженек, предложил пригласить еще одну женщину. Ему, видите ли, хочется втроем. .Мерзавец! Не думала, что все так обернется.
- Не поздно вернуться, - сказал я пригубив свое пиво.
- Куда? Куда возвращаться? Я как вспомню, какая там жизнь, так меня охватывает ужас. Мне надо о дочери думать. Она уже привыкла здесь, и в школе все таки, у нее есть друзья, но дружит больше с нашими. А недавно ее подружку тринадцати лет из петли вытаскивали, слава богу, осталась жива. Она русская немка и ее семье тяжелее, чем нам. Мы то приехали: и дом, и машина, все было сразу, а ее семья из Казахстана, с пятью баулами. И все начинать сначала. Что я говорю, ты сам знаешь. Так вот учительница принесла в школу целый мешок с кучей своего старого барахла и вывалила все на парту перед девочкой. «Она у нас бедненькая, - обратилась учительница к классу, - у кого есть старые шмотки отдайте ей. Ей и такое сойдет». И представь, в каком тоне все это было сказано, Весь класс смеялся, раскидывая по партам старые, дырявые свитера, порванные трусы и бюстгальтеры. Над ней издевались два дня, а на третий…
Она еще долго рассказывала мне о своей жизни. И в ее голосе сквозило отчаяние, неуверенность, одиночество и в то же время надежда. И я, тогда впервые почувствовал, что мы чужие в чужой нам стране….
А тогда, отъехав десять километров от города, о котором его жители говорят: «Львица – столица, а Киев - блудница», водитель, наконец, то выключив телевизор объявил:
- Уважаемые господа! Мы приближаемся к самому неприятному моменту в нашем путешествии. Скоро украинско – польская граница. Вы все, всё прекрасно понимаете и по этому сразу к делу. Кто едет по делам или в гости, тот платит по десять долларов, а семья едущая на ПМЖ, - он сделал паузу, - подойдите к водителям. Мы понимаем, что может это не нравится, но таковы правила, - водитель сделал ударение на этом слове, - и мы должны играть по ним. Впрочем, это в наших же интересах, быстрее пересечь границу. Мой коллега пройдет по салону, а пмжешников мы ждем внизу. Спасибо за внимание.
-Вот и началось, – зло сказал я поднимаясь из кресла. То о чем было столько говорено, рассказано, произошло. И еще раз, все это во мне вызвало настоящую ненависть к этому проклятому государству. Я шел вниз, не торопясь, разминая затекшие ноги, внешне соблюдая полное спокойствие.,
…. Я спустился вниз, к водителям, с любопытством и настороженностью ожидая продолжения.
- Вы едете на ПМЖ, - начал спокойным голосом водитель, отдыхавший в это время, пока его коллега вел автобус к границе. – У вас при пересечении границы может появиться много проблем.
- Каких? – задал я глупый вопрос, а водитель улыбнулся, и посмотрел на меня, как на дитя неразумное. – Ну как же, вы должны заплатить больше, чем все остальные.
- Это почему?
- Вы же не хотите, чтобы ваши вещи досматривали. – По лицу было видно, что все это начинало надоедать говорившему.
- А почему нет? Пускай смотрят. – Легко согласился я
- Они ко всему могут придраться
- У меня не к чему придираться. – Ответил я, и добавил: - Пускай досматривают.
Я говорил, и прекрасно понимал, что все равно придется дать денег, и сейчас, в принципе, разговор шел о сумме. Ох, как не хотелось, как не хотелось платить, и не потому, что денег было жалко, просто мне все уже надоело, но глупо было бы, здесь на границе устраивать сцены, когда цель уже не просто близка, она рядом, в нескольких километрах. И я вспомнил: «Да, подавитесь, вы гады!». А водитель продолжал:
- К вам все равно придерутся, к тому же автобус задержится, мы можем простоять здесь до утра, а все, и вы в том числе, хотят быстрее уехать. – начал он давить на мою совесть.
- Послушайте, - ответил я, мне все равно сколько будет стоять автобус. Я заплатил за дорогу.
И тогда водитель выкинул козыря:
- Они даже могут вас оставить здесь, вы это понимаете?
Я не думал о таком варианте развития событий. От них можно всего ожидать, а если они действительно что то такое сделают, наркотики подбросят или еще что? Черт (именно черт, а не Бог), их знает. Эти подонки на все способны. И все пойдет на смарку. Вот бляди!! Но дело не в том, дело в сумме.
- Хорошо, сколько? – спросил я
По лицу водителя было видно, что он удовлетворен.
- Вас едет пять человек. Вы, жена, дети, ваша мать…
- Теща, - перебил я.
- Простите, теща, с каждого сто долларов. – и он хищно улыбнулся.
Я был в шоке:
- Ты что, охренел?
- Это нормальная плата.
- Нет, столько я платить не буду!
- Ну как хотите, - сказал водитель занервничав, и поэтому сразу отвернулся от меня и посмотрел на своего коллегу. И то, как они перемигнулись дало мне понять, что я сделал правильный ход.
Я ушел наверх, рассказал все супруге. У нее округлились глаза:
- Они что, рехнулись?
- Что будем делать? Задал я вопрос
- Давай подождем. – Сказала жена, и мы молча смотрели вперед, где из-за поворота появились огни таможни.
А в это время, по салону ходил еще один сопровождающий и собирал деньги. Все пассажиры, очень спокойно, как будто это обычное дело, доставали деньги и отдавали необходимую сумму. Только один мужчина возмутился и отказался платить.
- Не буду,- прямо сказал он. И на все уговоры он отвечал отказом и остался непреклонен. Он еще пожалеет об этом, когда на украинско – польской границе, украинские погранцы, сделают ему что то с паспортом. Его пропустят в Польшу, а уже на польско – немецкой границе его вместе с вещами забрала полиция. И когда его вещи доставали из багажного отделения, водитель едко сказал:
- Надо было платить, а не жадничать.
- Будьте вы прокляты! – огрызнулся неудачливый пассажир.
А нам всем, в автобусе было заявлено, что у этого пассажира была фальшивая виза. Но если бы она действительно была таковой, стал бы он ерепениться? Стал бы он лезть нарожон? И это означает, что украинские, да и польские службы, даром едят свой хлеб? Но я уверен, что если бы даже виза и была поддельной, заплати мужик денег, то ехал бы спокойненько куда ему надо и небыло бы никаких проблем.
Была ночь. Около двенадцати часов. Почти шесть часов до отъезда из Львова, мы простояли на улице, замерзая под холодным ветром. Мы ожидали другой автобус этой же фирмы, но он по непонятным причинам задерживался. В наш автобус никого не пускали под предлогом уборки салона, а на самом деле водители завалились спать, как будто бы пассажиры им помешали бы.
Мои дети продрогли и замерзли, да и мы, взрослые, были не в лучшем состоянии, а все теплые вещи были в бело – синих огромных сумках спрятанных в багажном отделении. А когда около десяти вечера подошел другой автобус, то началась суматоха, так как мы, да и многие другие пересаживались в подошедший автобус. Его дальнейший маршрут пролегал через Берлин, Гамбург, Ганновер, на Дортмунд, а там нас должны были завести в Унна – Массен – лагерь переселенцев. Другой же автобус ехал на юг Германии, а оттуда в Париж, и дальше на Цюрих.
Перегрузка вещей происходила под светом больших фонарей. Тут же появились какие то странные типы, от которых разило вонью. Они предлагали свои услуги в перегрузке вещей и всего за «десять марочек».
Мои дети, укрытые пледами, которые я достал из выгруженных сумок, моментально уснули, скрючившись, на разложенных, и все же не очень удобных сидениях. Супруга поправила плед на сыне, и он, вообще не любивший укрываться, даже не пошевелился, так крепко спал. А вещи перегружались по-нашему: с руганью и матом. А сейчас, наш автобус встал в очередь и все, что происходило впереди нас, было прекрасно видно, так как мы снова сидели на самых первых местах, и через лобовое стекло был прекрасный обзор.
Нас, (то есть меня пмжешника), снова позвал водитель. Я спустился вниз, и увидел молодого, сытого, (они всегда сыты, всегда довольны жизнью. Не замечали?), таможенника.
- О не хочет платить, - показал на меня водитель.
- Ты я вижу плохо работаешь, - сказал таможенник водителю, а потом повернулся ко мне:
- Значит платить не будем, соколик? – фамилиарничал человек в новенькой, с иголочки подогнанной форме
Я смотрел на него и ждал, что он еще скажет. Молчание – золото. И продолжение не заставило себя долго ждать.
- Так, вас пятеро… - я отметил про себя, что ему уже все донесли, шестерюги – шоферюги. - Детки наверное спят, - ехидно продолжал пацан, наверняка он моложе меня на лет пять. - придется разбудить, и отвести в досмотровую, вместе с твоей женой, - этот гаденыш перешел уже на «ты». – И там всех досмотрим с пристрастием, - он сделал определенные многозначительные движения руками.
- Так сколько, не тяни. – прервал я словоохотливого пацана, а было желание прервать его парой кулаков, да ногой в мошонку. Сука!
- Всего то двести долларов,
- Нет проблем, - сказал я и сразу же достал деньги.
- А ты жопился.
Я еле сдержался, чтобы не надавать этому подонку.
- Это твои помощники жопяться, - ответил я и показал на водителей, - они с меня пятьсот просили.
- Мальчики погорячились, - улыбнулся пацан и погрозил водителям тонким пальчиком.
А «мальчики», которые ему в отцы годились, заискивающе смотрели на своего благодетеля, и, так, застенчиво улыбались.
Я поднялся вверх, и шел между кресел тихо ругаясь матом, и в который раз проклинал всю эту систему. У меня было такое чувство, что если бы в руках оказался автомат, то я бы выстрелил бы не задумываясь, в любого представителя власти. И я стреляя бы меняя обойму за обоймой, до тех пор, пока палец не свело судорогой, Но это желание только усилилось, когда я увидел то, что происходило впереди. И когда я сел в свое кресло, я поблагодарил судьбу за то, что она дала мне прекрасный шанс увидеть, как работают таможня и пограничники. И что все, что рассказывают - правда. Лобовое, большое стекло, как экран телевизора, через которое я смотрел и даже уже не удивлялся. Я чувствовал только злость и в то же время облегчение, что покидаю эту страну. И потом, за столько лет проживания в Германии, я не разу не почувствовал ностальгии, или как говорят немцы: «боль по родине», нет у меня этого и никогда не будет.
А в ту ночь, сидя в кресле, я смотрел, что происходит впереди.
А там, слева, стояло огромное здание таможенного пункта, с огромными окнами из, наверное, пуленепробиваемого, стекла. Через которые было видно все, что происходит внутри. Наш автобус стоял совсем близко, так как пропускной пункт для автобусов был самый первый к зданию, затем шла дорога для легковых автомобилей, и только потом для больших грузовых фур, и было еще несколько перекрытых дорог, возможно, служивших, как запасные пропускники, когда скапливалось большое количество машин, а значит людей, желающих выехать. Всем сидящим в автобусе было запрещено выходить, «До особого распоряжения» как сказал то же пацан в новенькой форме. К нему подошел другой, средних лет мужчина у которого огромный живот вываливался наружу с трудом поддерживаемый ремнем. А глаза этого человека заплыли жиром. Когда он шел, то тяжело дышал, как пробежавшая долгие часы, загнанная лошадь. Вдвоем они встали впереди автобуса, как бы охраняя нас и с удовольствием глядя на то, что происходило впереди. То и дело расплываясь в улыбках, наверное, отпуская едкие шуточки.
А там, стоял такой же двухэтажный автобус. Наверное, его пассажиры решили проявить твердость и не платить. И теперь, каждый из них должен был сполна расплатиться за это. «Было сказано ослам, теперь пусть получат пару перчин в задницу», - говорил молодой служака своему коллеге. Каждый из пассажиров вынимал свои сумки, баулы и рюкзаки, с таким трудом уложенные водителями в багажное отделение. И все, надрываясь, должны были тащить их по мокрому асфальту на таможенный пост. А рядом прогуливались такие «добрые» сотрудники поста и каждый на свой лад орал:
- Быстрее! Шевелитесь!
- Что стали, как бараны?
- Еще пять автобусов позади! Быстрее! Вашу мать нехай!
Я смотрел на все происходящее и думал, что к этой все картине необходимо добавить форму эсесовцев на работников таможни, дубины в руки, и конвойных собак – овчарок. Да они, пожалуй, сами были, как злые голодные псы, которым попала добыча, по случаю. Не помню, на воротах какого концлагеря было написано: «Работа делает свободным!». Здесь, да и на всех таких же пунктах можно было повесить другой не менее звучный лозунг: «Эмиграция делает свободным!». Свободным от всего, а главное от всех ценностей, всего дорогого, что есть, что удалось собрать, скопить, и было взято с собой.
. От воли, желания, настроения, вот таких пацанов и жирных свиней, что стояли впереди, зависело все. Сколько тебя будут мучать, (душевные пытки, всегда страшнее физических), как долго будут издеваться, и от них, единственных зависит, что будет дальше. Сможешь ли уехать или нет.
Таможенники входили во вкус, и подгоняли людей, как стадо баранов, как скот.:
- У нас нет времени с вами возиться!
- Пошли! Пошли! Пошли!
А люди, перетаскивающие с места на место, свои тяжелые сумки, - молчали. Мы все привыкли молчать, терпя любое издевательство над нами. Они уже все поняли. Их уже ткнули мордой в грязь, и хорошенько поелозили, тем самым, дав понять кто есть кто. Все они, запомнят эту ночь на долго, это просто не сможет лечь на дно памяти.
- Вот видите господа, как хорошо, что мы заплатили, надеемся, что пересечение границы, для нас пройдет намного легче. – Объявил в микрофон водитель. – А сейчас придется подождать. Думаю, этак, два, три часа, не меньше.
За все то время, пока мы стояли, мы видели такое, что ассоциация с фашистами, напрашивалась сама собой.
Те, кто оказался в первых рядах, уже показывали свои паспорта совершенно безразличным «цепным псам папы Мюллера», подавая вместе с тем таможенные декларации. Но документы никого не интересовали, и что то указывая, (так как ничего нам не было слышно), они направляли людей от столов на три – четыре шага назад и заставляли вытряхивать все вещи. Абсолютно все. Веши, высыпались прямо на пол, и через несколько минут, в огромном холле лежали безразмерные кучи книг, одежды, ценностей. А у тех, кто пытался возмутиться, чего то до этой минуты недопоняв, просто рвали таможенные декларации, и сами открывали сумки выбрасывая все на пол, так, по размашистей, наверное, чтобы лучше видеть. А потом, по всему этому барахлу грязными ботинками. Ногой налево, ногой направо, а то вдруг что то проглядим. Нескольких женщин повели на личный досмотр, и потом, пока все это продолжалось, «служки» то и дело убегали один за другим в комнату досмотра. Вдруг чего то нашли запрещенное. Какие нибудь аудиокассеты запрещенные или еще что. Вещи людей смешивались, стоял непомерный галдеж, только он больше был похож на стон пытаемого заключенного, именно таким он до нас и доносился.
- Как в гестапо! – услышал я над ухом и обнаружил, что очень многие пассажиры нашего автобуса подошли вперед, и тоже смотрят на происходящее. И не верилось, что это действительно двадцать первый век, Европа, мать ее так! А куда же движется государство то наше? Не к Сибири же!
Всем было интересно, и в то же время страшновато оттого, что через час, два или три с нами могут поступить точно так же. И злость на себя не покидала меня, да и других, наверное. Что если такое произойдет и с нами, то будем молчать, делать все, что они скажут, лишь бы уехать. Уехать! Уехать! Уехать!
Но то, что мы видели было не все. На одной из остановок, уже в Польше, мы беседовали с пострадавшими пассажирами, так как некоторое время наши автобусы шли один за другим, и пассажиры, в прямом смысле плача рассказывали, что у многих просто отнимали деньги
- Сколько везешь?
- Тысячу. – следовал ответ.
-Давай семьсот, а то я смотрю у тебя виза поддельная, а значит, никуда ты не поедешь.
И семьсот марок или долларов спокойненько ложились в карман человека в форме, на фуражке которого был трезубец, наверное, означавший: «Сейчас мы вас на вилы и посадим». Я тогда вспомнил, как называется застежка ремня у украинского солдата, с тех самых пор, когда заставили убрать бляхи со звездами. Как? Как? Бюстгальтер! Вот как!
Эти гады отнимали ценности:
- Эти кольца не задекларированы.
- Но я вписала их в декларацию… - говорила женщина растеряно.
- Где? – И декларация рвалась на ее глазах. А затем следовал вопрос: - Вы же хотите уехать, правда?
И ничего, отдавали.
Глядя на все это со стороны, а те, кто пережил все унижения и издевательства, понимали от чего, именно от чего и от кого уезжают. И ценность визы, маленькой зеленоватой наклейки на одной из страниц в паспорте, вырастала многократно: в сто, в тысячи, в миллионы раз.
За те полчаса, что мы стояли на остановке, вся валерианка из нашего автобуса перекочевала к пострадавшим. А как их можно назвать, если издевательства продолжались более трех часов, и только после полного шмона, когда всех пропустили через этот чудовищный конвейер, только когда «псы нажрались мяса», только тогда им стало хорошо, как садисту, после интимной встречи с мазохистом. А те, кто прошел все это, кого прессовали, те еще долго будут вспоминать все произошедшее и наверное будут вздрагивать, как та старушка, когда при них упомянут зловещее слово: «таможня».
И когда, уставшие от «тяжелой работы», таможенники немного успокоились, они спокойно наблюдали, как люди быстро собирали свои вещи, продолжая ходить по ним в своих, наверное, неделю не мытых ботинках, то и дело поддевая ногой чьи то рубашки или трусы.
Но, когда вещи были кое как уложены, кое как собраны, уставшие и вконец измотанные люди тащили сумки к будке с «вертушкой», где сидела очень яркая девушка, в задачу которой входило ставить штампелек в паспорт выезжающих. Интересно, а как, на каком месте она заработала возможность, ставить здесь печати? Скольким начальникам она дала? Без раздвигания ног никак не обошлось. Чтобы тут работать и не выгнали, скольким еще и еще нужно давать?
Мой коллега, когда-то служивший в таможне, (тетя, зав главы администрации большого курортного города сделала один звонок), рассказывал, что для того чтобы устроиться на такой вот таможенный пункт необходимо было встать в очередь и ждать пять лет, но это еще не все. Те кто двигают эту очередь, должны помнить о тебе, всегда, а для этого тоже кое что необходимо. Но никто больше двух – трех месяцев на таком пункте не работал. Объяснялось все просто: «нельзя допускать коррупции», но на самом деле причина была в другом: «поворовал сам – дай поворовать другому». Оставались только самые нужные, то есть самые, самые, и те кто испачкал свой язычок в фекалиях, вылезав чью то начальственную попку. Но все же, за два месяца работы обогащались так, что хватало купить пару квартир, машину себе, жене, дочке, и оставить внукам на тихую старость.
…. Но вертушку пройти не так то просто. Сумку там не протянешь, ее надо перенести, а это не так то легко, тем более если едешь одна, приходится просить мужчин, а те сразу же безропотно делали все, что их просили пассажирки. И выглядело это так заботливо и аккуратно, так по настоящему, по-мужски. А чванливые надсмотрщики скалили свои пасти и отпускали злые шутки.
Еще через несколько минут автобус отъехал, по-тихому, на малой скорости, через какой то километр, оказавшись на польском таможенном пункте.
Наступила наша очередь. Стоявшие впереди нас таможенники получили какой то сигнал, и они зашли в автобус, грубо скомандовав водителям. Наш автобус на малых скоростях проехал пару десятков метров и остановился. Водитель объявил, чтобы мы взяли с собой только документы и выходили из автобуса. Люди зашевелились, завозились, поднимая свои затекшие тела из узких кресел. Я спускался последним, так как имел намерение поговорить с представителем государства, и когда поток пассажиров схлынул, я подошел к человеку с причудливыми, похожими на нацистские погонами.
- У меня там спят двое детей, разрешите, - я с трудом выговаривал слова, - я их оставлю в автобусе.
- Нет, давай буди.
Разве недостаточно того, что в моем паспорте стоят визы для них. – Я говорил и еле сдерживался. – Ведь это логично.
- Стой здесь! - получил я приказ, не иначе, и человек в погонах указал мне место, где стоять, как собаке.
Ну что ж, можно и постоять, спрятать свою гордость куда подальше. «Еще максимум час, не более, - размышлял я, - вещи выносить не потребовали, а значит и издевательств будет меньше». А в душе все кипело, я готов был взорваться, но не для того я столько потратил сил, чтобы в самом конце высказать им все, что я о них думаю. И какое мне было дело до других людей? Никакого. Я просто живу чувствами и эмоциями. И я очень легко понимаю и принимаю чужие проблемы. Но сейчас не время. «Потом как нибудь напишу обо всем, что видел», - подумал я, а уже на территории Польши я высказал эту мысль вслух, и мужчина, ехавший по делам бизнеса в Гамбург, ответил мне:
- Да, кому это надо. Мы с тобой видели только одну серию круглогодичного сериала, а такое в принципе, каждый день. Не имеет смысла.
- Почему?
- Мы ничего не изменим, да и не надо.
Он увидел удивление на моем лице, и объяснил:
- Пока они все, понимаешь, все, такие продажные, можно делать, что хочешь, и как хочешь. Вся их дермократия и капитализм построены на продажности. И так будет всегда. Понимаешь, всегда. Одни будут уходить, придут другие, и все начнется заново. Если бы ты занимался бизнесом, а не уезжал и работал с Европейскими странами, то ты бы молил Бога, чтобы все так и осталось. Поверь мне, я то знаю.
- Но в Европе наверное не так? – задал я, может быть глупый, вопрос.
- Почему же, все тоже самое, только сумму которую берут немного больше. Там люди такие же продажные, как и здесь, - и хотя мы были в Польше, все равно Европа была «там», а желто – голубая страна «здесь», - только у них проблем больше. Надо же за каждую копейку отчитаться, но кто знает, у кого котелок варит, тот прячет так, что родная мама не найдет, а у нас проще – наворовал, или как сейчас говорят «заработал», и построил себе дом, или еще что. У них свобода, а у нас беспредел.
… Я стоял и ждал, пока таможенник не наговорится с водилами, а потом он позвал меня и мы вместе поднялись наверх. Когда представитель государства увидел моих детей, он грубо спросил:
- Эти?
- Да это мои дети.
- Отвечай, ничего на них не спрятали, незаконных закладок нет? Только не врать!
Наверное в его представлениях все вокруг были лжецами, ворами, преступниками, подонками. Всех необходимо подозревать. Может быть, их этому учит замполит в светлице. Раньше была ленинская комната, а теперь у них светлица. Там у них и проходят политзанятия.
- А какой смысл? Мне что нужны проблемы на границе? – Задал я встречный вопрос.
Таможенник на меня с удивлением. Наверное, ему такая мысль в голову не приходила, что людям вообще не нужны проблемы на границе.
- Пусть остаются. – Решение было принято и я пошел на таможенный пункт, где все уже выстраивались в длинную очередь.
Молодой человек, стоявший где- то впереди, так весело спросил, но его вопрос был похож на тихую истерику:
- Надеюсь, нас не расстреляют?
- Закрой рот!! Болван! - Тут же крикнул мужчина, стоявший ближе ко мне, а «конвоир» зашедший вместе со мной так тихо сказал, но так, чтобы его все слышали:
- Хорошее замечание.
Двое, стоящих самыми первыми предъявили свои паспорта и декларации, а остальные шли спокойно на «штемпелевку».
Одна женщина, не ко времени спросила:
Можно мне пройти в туалет? – и она показала на одну из двух дверей с изображением дамы.
- В Польше посрете! – громко ответил один таможенник, так, чтобы все слышали. И его коллеги заржали так, как будто это была лучшая шутка года..
Но нам всем было не смешно. Когда мне, одному из последних поставили печать я спросил:
- Можно моя супруга пойдет к детям?
- Да! Пускай катится! И все, кто прошли формальности, убирайтесь отсюда в свой автобус! Нечего здесь толпиться!
Еще через пятнадцать минут мы отъехали. В автобусе была полнейшая тишина. Густая атмосфера подавленности от пережитого стояла в салоне еще очень долго. Никто ничего не говорил, и только работающий телевизор, нарушал тишину, но казалось, что он где то там за стеной, а не над головой. Никто не обращал на него никакого внимания, да и кому он был нужен в этот момент, когда все увидели сцены намного круче чем в кино. Иногда, с задних рядов раздавался тяжелый вздох, после чего тишина была намного тяжелее, а на душе становилось тяжелее и все чувства покрывались мраком.
И никто даже не заметил, как мы выехали с территории Украины, и через пару мгновений оказались возле польского таможенного пункта. Всем нам не было до этого никакого дела, наши мысли находились еще там, а обычно, по рассказам тех, кто неоднократно пересекали границу, это событие (выезд с территории Украины) встречали бурными аплодисментами, восклицаниями, и радостью. И даже, когда водитель уже во второй раз сказал нам, чтобы мы снова приготовили паспорта, его голос показался бесцветным, лишенным всяких эмоций, голос, как пустота.
Водитель остановил автобус и открыл дверь. В салон метнулись струи свежего ночного воздуха и мгновенно стало прохладно. Через минуту в автобус вошел, совсем юный, почти мальчик, солдат, в форме польских пограничников. На смеси польского и украинского он поговорил с водителями и буквально сразу нам объявили:
- Господа! Молодой человек пройдет, соберет паспорта, а вы можете выйти, прогуляться, кому необходимо в туалет, он находится в здании, вниз по лестнице, направо. А кто хочет минеральной воды, пепси-колу, или кофе, чай, то, пожалуйста, вы это можете купить. Внутри стоят автоматы. Там же, кто хочет, может поменять деньги.
- Европа! Бля! – раздался сзади, чей то голос. И он прозвучал, как катарсис всего ранее пережитого. По салону пронесся облегченный вздох, постепенно увиденное нами мы оставляли позади, отталкивали, не принимали. Нам всем становилось легче.
- Ну вот и выбрались! – громко сказал я. И мне стало легко. Победа! Победа! Победа!
Люди начали улыбаться, Зазвучал смех и шутки. Все было не так страшно.
Наверх поднялся молодой поляк и собирал документы, просматривая фотографии и визы. Печать о пересечении украинской границы его совершенно не интересовала. Когда он подошел к нам, то за все время пребывания в салоне автобуса задал единственный вопрос, обращенный ко мне. Вопрос был задан сначала по-польски, а потом повторен по-украински:
- Скажите, пожалуйста, это ваши дети?
- Да. В моем паспорте стоят визы. – И я показал где.
Он посмотрел, спросил, сколько лет, как зовут детей, а потом, улыбнувшись, добавил на украинском:
- Пусть отдыхают.
Молодой человек исчез очень быстро, почти незаметно. Кто хотел выйти на улицу, дышал воздухом, а кто- то травил легкие, куря сигарету за сигаретой, всасывая дым полной грудью. Многие остались в автобусе, и я услышал, как сзади нас, женщина сказала:
- Эх, была бы возможность, не возвращалась бы…
- Что верно, то верно, – добавили сзади.
хххх
Следующей ночью мы приехали в Унна-Массен. Отдавая свои паспорта и бумаги, дежурному чиновнику, мы смотрели на экран цветного телевизора. Чиновник с вытатуированным якорем на плече, так же смотрел на экран, автоматически делая записи в своем журнале…
Диктор-женщина, на еще не знакомом мне языке говорила, что началась война в Афганистане и американские самолеты наносят один бомбовый удар за другим по позициям террористов… Картинка сменяла картинку...
Начиналась Новая Эра…..
Начиналась моя Эмигрантская жизнь….
